#Рудольфус_Лестрейндж@role_comm #АУшноеАУ@role_comm
#RodolphusLestrange #TheFirstWizardingWar #AU
Цепи долга крепки — но это всего лишь цепи. Влага лесного дождя разъедает их ржавчиной, узы становятся хлопьями рыжего тлена, неотличимыми от хрустящей под ногами палой листвы и хвои.
Печать на руке сильна — но это всего лишь печать. Эта магия ничто в сравнении с силой Леса. С магией много древнее и мудрее.
Голоса эхом отдаются в ушах, звучат в закоулках сознания сладким шёпотом, перекликаются в оврагах и кронах деревьев. Пожиратели и Орден не одни в этом лесу. Кто-то истошно кричит в темноте, танцует в тумане, перебегает от ствола к стволу быстрее, чем может уследить зрение. У здешних птиц и зверей поразительно внимательный, разумный взгляд.
Из-под земли тянутся корни и лозы, ветви хватают за руки, кора расступается зыбью, как омут. Люди поливают бархатные зелёные и рыжие мхи собственной кровью, шепчут слова старинных ритуалов — и Лес отвечает. Смеётся. Зовёт.
Он ещё долго не даст им найти то, что они ищут. Лес возьмёт свою плату за то, что хотя бы сохранит им жизнь.
Рудольфус услышал Голос Леса во сне, навеянном магией. Лес пел на сотню голосов, вечно юные, бесконечно древние существа звали мага с собой.
"У тебя ведь ничего общего с этими людьми...
Слышишь?... Капли дождя пляшут на листьях, духи смеются и мчатся сквозь чащу. Они счастливы. Почему ты не хочешь быть счастливым вместе с нами?
Тебе не место среди людей, они никогда не поймут тебя, не примут тебя, Чужак из рода Чужаков, будь с нами под дождём, будь с нами меж ветвей, иди к нам..."
В тот раз он не ушёл. Хотя всего-то и стоило — поддаться, оставить в палатке тело как обветшавшую одежду и уйти. Быть свободным и счастливым. Быть дома среди туманов и болот.
Второй раз он тоже вернулся в лагерь, дополз на сломанной ноге, вросшей до того почти по колено в древесный ствол.
На третий раз его не хватило. Никто не видел, как Лестрейндж ступил прочь от лагеря, дальше от освещённого костром круга, и всё быстрее зашагал по густому, усеянному ягодами брусничнику туда, где в зарослях и буреломе перемигивались призрачные огоньки. В его сознании, истощённом дежурствами на посту, звучал манящий многоголосый шёпот, а Лес присматривался к нему, принюхивался, чуя в человеке тот же запах, что был у недавно пролитой на землю крови. Сплетённые ветви расступались перед ним, под ноги стелилась мягкая трава, Лес раскрыл объятия новому своему сыну, чтобы навсегда забрать его у людей.
***
Спустя полтора года никто не сомневался в том, что Рудольфус Лестрейндж, любящий муж, сын и брат, преданный вассал Тёмного Лорда, безвременно почил где-то в дебрях того самого леса, где скрывался вход в священную рощу. В семейном склепе даже появился пустой саркофаг. Беллатрикс пережила утрату стоически (а многие хрупкие предметы в Лестрейндж-холле — увы, не пережили). А что думал по этому поводу Люциус Малфой, никто не знал, потому как тот был истинным слизеринцем и умел оберегать свои тайны. В том числе и то, что ему было доподлинно известно: статус покойного вряд ли подходит Рудольфусу в полной мере.
Наступил цветущий, напоённый предчувствием грозы май, душный день сменился свежим, неожиданно туманным вечером, заставшим Люциуса в саду Малфой-мэнора. Туман затопил зелёный лабиринт полностью и каждый шаг за поворот, казалось, мог привести к чему-то таинственному и жуткому. Тем не менее, мужчина знал карту как свои пять пальцев и ничуть не боялся заблудиться. Через два поворота налево перед ним предсказуемо оказалась высокая мраморная арка... А вот того, кто стоял под ней, Малфой встретить совершенно не ожидал.
Глаза остались почти теми же, каре-зелёные с серым ободком, как покрывший гранитный валун осенний мох, разве что теперь тускло светятся в полумраке. В неровно отросших волосах запутались (или прямо там и проросли?) нити лишайника, кожу покрыли странные узоры, пальцы левой руки украсились длинными когтями, а извечный короткий плащ теперь оказался соткан из молодой листвы и, будто бисером, усеян росой.
— Здравствуй, Люциус.
Голос Рудольфуса звучит как шелест трав, как гул сосен на ветру и шорох ветра, пробирающегося сквозь чащу.
Он делает шаг навстречу и замирает, давая себя рассмотреть. И Малфой смотрел, неверяще хмуря брови — всего секунду, прежде чем решился на ответный шаг. И даже более. Рука Рудольфуса на ощупь оказалась плотной и холодной, как влажное от тумана дерево, но определённо он не был ни призраком, ни инферналом.
— Как?...
— Бельтайн. Сейчас я могу приходить в мир людей, куда захочу. И я захотел сюда.
— А как же Белла?
— Поберёг её нервы. Мне показалось, это будет для неё слишком.
Люциус молча кивнул, соглашаясь.
— Что ты теперь такое?
Бывший Лестрейндж улыбнулся и в сплетении ветвей изгороди зажглись болотные огоньки.
— Я — это Лес. А Лес — это я. Я бы сказал, что сожалею о том, что вы пережили. О том, что ты можешь счесть мой уход предательством. Но я теперь не умею сожалеть. Зато... — правая, человеческая рука дрогнула, будто мужчина хотел коснуться собеседника, но удержался, — Зато я пока умею помнить. И любить — умею. Кто знает... Может, не разучусь до Самайна. И мы увидимся снова, ты и я.
Последние три слова в его устах горчат полынью.
Люциус хочет что-то ответить, но когда поднимает на мгновение отведённый взгляд, под аркой никого нет, даже песок не хранит следов. Разве что касание тумана на лице ощущается странно нежным и угасают в траве болотные огни.
